Как мы пережили 2020
«Природу не контролировать нужно,
а осознать себя её частью»
Как художник по свету, лауреат «Золотой маски» стал защитником малых рек
а осознать себя её частью»
Как художник по свету, лауреат «Золотой маски» стал защитником малых рек
Григорий Ноговицын
В Перми не так много людей, которые могли бы гордиться тем, что у них есть сразу несколько «Золотых масок». Один из них — художник по свету Пермского театра оперы и балета Алексей Хорошев. В 2020 году за работу над балетами «Баядерка» (12+) и «Шахерезада» (6+) в постановке Алексея Мирошниченко он был дважды номинирован на национальную театральную премию. В итоге званием лауреата была отмечена работа над балетом «Шахерезада». Это уже вторая «Золотая маска» художника по свету в его творческой биографии. Рассказываем, как Алексей Хорошев пришёл к этой необычной профессии и как она подпитывает его в заботах о малых реках Перми.
«Золотые маски» для биолога
По образованию Алексей Хорошев — биолог, учился в Госуниверситете. Во время учёбы в начале 1990-х он и увлёкся сценой. Был актёром студенческого театра «Отражение», много фотографировал. Декорации, костюмы, свет — всё делали сами. По его словам, именно тогда вместе с небезызвестным Романом Юшковым они обустроили малый зал студклуба ПГУ. Однажды со спектаклем «Сон в летнюю ночь» по обмену в Пермь приезжал театр из Оксфорда, участники которого и подарили Хорошеву учебник Нейла Фрейзера по театральному свету и звуку, ставший основой его профессиональных знаний. Остальную информацию приходилось собирать по крупицам: русскоязычной литературы по специальности практически не было. По большей части ремесло художника по свету пришлось осваивать самостоятельно. Значительную роль в этом сыграли многие известные пермяки.
Как фотограф Алексей Хорошев сотрудничал с Натальей Шостиной и Львом Катаевым, когда вёл фотодневник одного из «Пермь Фриндж Фестивалей» — фестиваля независимых театров. На этом фестивале Хорошев и познакомился с Евгением Панфиловым, после чего пошёл работать к нему в театр. Именно «Балет Евгения Панфилова» стал для нашего героя той школой, что сформировала его как художника.
Как фотограф Алексей Хорошев сотрудничал с Натальей Шостиной и Львом Катаевым, когда вёл фотодневник одного из «Пермь Фриндж Фестивалей» — фестиваля независимых театров. На этом фестивале Хорошев и познакомился с Евгением Панфиловым, после чего пошёл работать к нему в театр. Именно «Балет Евгения Панфилова» стал для нашего героя той школой, что сформировала его как художника.
«Самое главное в нашей профессии — это быть открытым, иметь какой-то внутренний прожектор, который высвечивает возможности, позволяет находить своего человека или учителя, — рассказывает Алексей. — Панфилову я по гроб жизни благодарен за то, чему он меня научил в театре — какому-то трепетному отношению к происходящему на сцене. Ведь в театре всё решают нюансы, и расти в профессии можно, только воспитывая чувственность и чувствительность, чтобы уметь различать эти нюансы и научиться их преподносить. Поначалу мне постоянно доставалось от Панфилова за «пересвет»: «Куда ты так лупишь, ну-ка, прибери». Постепенно такая работа на нюансах, на нежнейших процентах света вошла в мой арсенал. Поэтому у меня в театре Панфилова было прозвище «зтм» (затемнение — прим. ред.). Панфиловская школа — это наше всё, и она не прошла даром. Эта тенденция получила дальнейшее развитие с появлением в нашем городе великого князя тьмы Теодора Курентзиса, с ним мы делали уж совсем темно. Порой обходились только светодиодными свечами, а то и вовсе без них».
Алексей Хорошев
Художник по свету
Свою первую «Золотую маску» Алексей Хорошев получил именно за работу над спектаклем «Балета Евгения Панфилова». Постановка «Casting off» (16+) в 2010 году стала лучшим спектаклем в современном танце, а наш герой получил премию за работу над светом и видео. Как рассказывает сам Хорошев, это была неожиданная победа и она оставляла впечатление удара мешком по голове. Справиться с таким признанием оказалось непросто, но оно привело его к некой переоценке себя в профессии.
Эта переоценка позволила сделать Алексею Хорошеву то, что он сам называет «прыжком в неизвестность»: он покинул «Балет Евгения Панфилова» и перешёл сначала во фриланс, а затем стал главным художником по свету Театра оперы и балета. Здесь он и получил вторую национальную театральную премию ровно десять лет спустя после первой награды, уже за работу над балетом «Шахерезада». Это было поистине золотое десятилетие, подарившее возможность поработать с величайшими режиссёрами современности — Питером Селларсом, Ромео Кастеллуччи, Бобом Уилсоном.
К наградам даже такого высокого уровня Алексей Хорошев теперь относится спокойно. Говорит, что после каждой номинации не хватает некой обратной связи, чтобы понять, за что же награждают именно художника по свету. Ведь это очень молодая и узкоспециализированная сфера, где свой аналитический аппарат ещё не сформировался, театральная критика визуальную часть спектакля затрагивает редко и вскользь.
“
«Поэтому, когда тебя номинируют, ты не совсем понимаешь, за что именно, и наверное, обосновывая значимость своей работы, начинаешь уже так пристрастно смотреть на спектакль и думать: наверное, вот тут я молодец, и здесь, и здесь, и здесь», — говорит художник.
На вручение последней «Золотой маски», которое прошло в конце декабря в Театре-Театре (из-за эпидемии общая церемония награждения прошла онлайн, а призы спустя время очно вручали в регионах) он пошёл без особого желания — пришлось покинуть репетицию спектакля «Орфей и Эвридика» в частной филармонии «Триумф». Оба приза художник хранит дома в тех же красивых коробочках, в которых их и выдают. Никуда на вид не выставляет. Говорит, что когда (или если) построят новое здание оперного, и у него там появится свой кабинет, то там он возможно повесит на стену обе свои «Золотые маски».
«По большому счёту в театре нельзя оценивать работу художника по свету изолированно, — рассказывает о своей профессии Алексей Хорошев. — Если спектакль удался, то молодцы —все. Свет — это последний штрих. Когда вся работа уже сделана, я просто должен включить свет. Не включил свет — никто ничего не увидел. Вся титаническая работа делается на подготовительном этапе, перед выходом на сцену.
Сама эта профессия довольно неформальна. Главным в ней я считаю подход, свободный от всех шаблонов и стереотипов, и поэтому пытаюсь туда тащить со всех сторон: из фотографии, кино, из интерьерного и архитектурного освещения, физиологии зрения, когнитивных исследований. Ведь всё, происходящее на сцене, — это воспроизведение или цитирование и переосмысление обстоятельств мироустройства и жизни вообще.
А формальная сторона этой работы заключается в умении работать с оборудованием, составлении технических отчётов, технической документации, но этому научиться достаточно просто. Для меня, по крайней мере, это сложности не представляло. Конечно, я постоянно учусь, езжу на выставки, семинары, ведь эта сфера очень быстро развивается: появляются новые источники света, меняется само оборудование для управления светом, для его программирования. Появляются возможности для предварительной визуализации и создания компьютерных моделей спектакля. Но чем дальше это заходит, тем меньше лично мне хочется работать с компьютерами. Я от этой составляющей подустал. Меня всё больше тянет к каким-то аналоговым методам, работе руками».
Сама эта профессия довольно неформальна. Главным в ней я считаю подход, свободный от всех шаблонов и стереотипов, и поэтому пытаюсь туда тащить со всех сторон: из фотографии, кино, из интерьерного и архитектурного освещения, физиологии зрения, когнитивных исследований. Ведь всё, происходящее на сцене, — это воспроизведение или цитирование и переосмысление обстоятельств мироустройства и жизни вообще.
А формальная сторона этой работы заключается в умении работать с оборудованием, составлении технических отчётов, технической документации, но этому научиться достаточно просто. Для меня, по крайней мере, это сложности не представляло. Конечно, я постоянно учусь, езжу на выставки, семинары, ведь эта сфера очень быстро развивается: появляются новые источники света, меняется само оборудование для управления светом, для его программирования. Появляются возможности для предварительной визуализации и создания компьютерных моделей спектакля. Но чем дальше это заходит, тем меньше лично мне хочется работать с компьютерами. Я от этой составляющей подустал. Меня всё больше тянет к каким-то аналоговым методам, работе руками».
Фронтир
«Биология из моей жизни никуда не пропала», — так подшучивает Алексей Хорошев над тем, что в какой-то момент он стал одним из тех экоактивистов, что защищают малые реки Перми.
Этим он стал заниматься после покупки квартиры в уже скандально известном ЖК «Арсенал». Жильё Алексей специально подбирал такое, чтобы оно было где-то недалеко от центра и зелёной зоны, в идеале с окнами на речку. Когда присматривался к «Арсеналу», то ходил к протекающей там речке Зелёнке — небольшому притоку Егошихи — слушать соловьёв.
А когда вместе с семьёй в 2020 году переехал в «Арсенал» жить, то с другими волонтёрами и активистами начал обустраивать и защищать пространство возле речки: убирать свалки мусора, разбивать цветники и газоны, строить лестницу и мостик. Благо времени, чтобы заняться всем этим, хватало из-за вызванного эпидемией локдауна у театров. Подробнее об одной из акций, проведённых Хорошевым, и его деятельности на речке Зелёнке мы писали в апреле.
Этим он стал заниматься после покупки квартиры в уже скандально известном ЖК «Арсенал». Жильё Алексей специально подбирал такое, чтобы оно было где-то недалеко от центра и зелёной зоны, в идеале с окнами на речку. Когда присматривался к «Арсеналу», то ходил к протекающей там речке Зелёнке — небольшому притоку Егошихи — слушать соловьёв.
А когда вместе с семьёй в 2020 году переехал в «Арсенал» жить, то с другими волонтёрами и активистами начал обустраивать и защищать пространство возле речки: убирать свалки мусора, разбивать цветники и газоны, строить лестницу и мостик. Благо времени, чтобы заняться всем этим, хватало из-за вызванного эпидемией локдауна у театров. Подробнее об одной из акций, проведённых Хорошевым, и его деятельности на речке Зелёнке мы писали в апреле.
 |  |
Сам художник считает, что малые реки — это своеобразный внутренний фронтир, пограничная зона, которая может стать источником развития города. Конечно, при правильном к ним подходе и присвоении им статуса особо охраняемых природных территорий с регулируемым трафиком посетителей и антропогенной нагрузки.
«У нас город рек, но Кама — большая судоходная река, которая совершенно по-другому воспринимается, — рассказывает о причинах своей любви к малым рекам Алексей Хорошев. — У неё метафизическая нагрузка другая: она слишком большая. А маленькие реки они другие, они соразмернее, что ли, человеку. А сейчас мы от них отделены: все городские практики, жизнь горожан, они никак с реками не связаны. Воду из водопровода получаем. Отдыхаем, сидя у телевизора. Я пытаюсь людей вытащить к реке не просто как потребителей „рекреационного ресурса" — погулять и на шашлыки — а вовлечь их в созидательные творческие практики.
Во мне такая любовь к этому месту проснулась, потому что возникло непреодолимое желание кусочек земли ладошкой накрыть и защитить. Возможно, это от неудовлетворенности театром. Ведь при том, что театр приносит людям новые ощущения и эмоции, мы — все кто там работает — этакие дети подземелья. Сцену, „чёрный кабинет", я называю „апофеозом суперконтроля". Чтобы человеку быть создателем — режиссёром, художником, артистом — ему нужно отречься от белого света и в этом чёрном кубе сцены всё начинать с чистого листа. Это физиологически тяжело, когда ты сутками находишься при искусственном освещении. Я почти после каждой премьеры болею, и меня спасает только возможность побыть днём на солнечном свете. Нужно пустить солнце в театр или театру вернуться к солнцу. Локдаун сильно помог понять это и эту сторону моей жизни реанимировать. Природа — она другая, её не контролировать нужно, а осознать себя её частью. И я думаю, что теперь театр и биофильские и экологические практики пойдут в моей жизни рука об руку».
Во мне такая любовь к этому месту проснулась, потому что возникло непреодолимое желание кусочек земли ладошкой накрыть и защитить. Возможно, это от неудовлетворенности театром. Ведь при том, что театр приносит людям новые ощущения и эмоции, мы — все кто там работает — этакие дети подземелья. Сцену, „чёрный кабинет", я называю „апофеозом суперконтроля". Чтобы человеку быть создателем — режиссёром, художником, артистом — ему нужно отречься от белого света и в этом чёрном кубе сцены всё начинать с чистого листа. Это физиологически тяжело, когда ты сутками находишься при искусственном освещении. Я почти после каждой премьеры болею, и меня спасает только возможность побыть днём на солнечном свете. Нужно пустить солнце в театр или театру вернуться к солнцу. Локдаун сильно помог понять это и эту сторону моей жизни реанимировать. Природа — она другая, её не контролировать нужно, а осознать себя её частью. И я думаю, что теперь театр и биофильские и экологические практики пойдут в моей жизни рука об руку».
Фотографии предоставлены Алексеем Хорошевым.
Если материал вам понравился, расскажите о нем друзьям. Спасибо!
Если материал вам понравился, расскажите о нем друзьям. Спасибо!
